Сегодня Дима Чеботарев напомнил, что в этот день 5 лет назад не стало его бабушки, Козловой Анастасии Ивановны. В память привожу её воспоминания, которые записала в 2014 году.
На фото 1953г она вместе с сестрой Тоней.
"Я, Козлова Анастасия Ивановна, родилась в 1926г в Мордовской АССР Саранский район в русском пос Белогорск, там же
окончила 8 классов школы. В 18 лет вышла замуж за парня из соседней, тоже русской бедной деревни Белотроицк. Переехала жить в дом родителей мужа. Это был литой из смеси глины и соломы дом, крытый соломой. В доме была только одна комната без всяких перегородок и занавесок с русской печью в центре. В этой комнате проживало 10 человек, спали на кроватях, полатях, родители мужа на печке, дети в подвесных люльках. Жили при свечах, так как в деревне не было света, а на керосин для ламп денег не было. Семья мужа в годы войны испытывала крайнюю нужду и голод. Основной едой была своя картошка, которую экономили. Свекровь 2 раза в неделю на всех, вместо хлеба, пекла лепешки из трёх ведер натертой картошки с добавлением лебеды и листьев липы. Ели 2 раза в день, утром немного картошки в мундире, вечером картошка чищеная. По воскресеньям свекровь делала из муки немного лапши, отваривала и забеливала молоком. Летом спасали овощи со своего огорода. Хотя семья имела корову и овец, молока не хватало, а мяса мы не видели. Мясо от овец и почти все молоко от коровы уходило государству на погашение продовольственного налога. Мы радовались потрохам и кишкам, которые оставались после сдачи мяса от овец. Даже если в семьях не было кур или овец, налог на яйца и шерсть колхозники должны были сдавать. Я и муж работали в колхозе, нам начисляли трудодни, но о зарплате не было даже и разговоров. Один раз в году по трудодням давали только муку. В это трудное время у меня родился сын, пеленок не было. На мою просьбу дать какую-нибудь тряпку для сына, свекровь ответила, что у неё ничего нет, если только снять с себя последнюю юбку. Из-за множества тараканов и клопов, от которых потолок ночью в доме становился красным, не возможно было спать, а тельце сынишки покрывалось сплошными укусами. В один из дней 1945 г вернулся с фронта свекор, как всегда, кушать было нечего, и я побежала на полевой стан, где вскладчину варили суп для колхозников, и попросила миску похлебки. Из этой миски ела вся семья, так мы отметили возвращение с фронта главы семьи.
После войны в деревне появились вербовщики. В семье мужа властвовал свекор, ему подчинялись все. Однажды он пришел и сказал: «Хуже не будет, если мы переселимся в Пруссию. Лебеда везде растет и в Германии тоже, не пропадем. Зато там яблони вдоль дорог растут, и их никто не рвёт!» Моему сынишке было 9 месяцев, когда неожиданно свекор подогнал подводу, велел быстро собрать пожитки и в тот же день ехать на вокзал в Саранск. По его решению должны были отправиться в путь 5 человек семьи и взять с собой телку. Остальным была оставлена корова. Со всей деревни Белотроицк собралось 13 подвод и в тот же день к вечеру все собрались на вокзале в Саранске. Здесь я впервые увидела железную дорогу и трогала её руками. Утром все погрузились в товарные вагоны, и мы отправились в путь в надежде на новую жизнь. В Тапиау, на станции, эшелон встречали военные, был духовой оркестр. Там же на станции, семьям выдали талоны на номера домов. Нас привезли в деревню Пермауерн и дали красивый белый дом с дорожкой из цветов, но дом был под самым лесом, и из-за страха перед немцами, мы от него отказались и перешли в другой дом на 2 семьи (соседи Гордеевы), который находился в центре деревни. Вокруг дома росли яблони, смородина, в сарае лежали наколотые дрова, в доме оставались кровати, и я была обрадована, когда нашла и деревянную детскую коляску для сына. Впервые я увидела кирпичные дома с красными крышами и необычных пестрых коров. Деревня Пермауерн была не разрушена войной, дома стояли целые, пустые без немцев, во многих остались кровати, скамьи. Возле домов исправны были колодцы. Здесь я впервые увидела немок, это были молодые девушки, они шли по дороге, меня удивили их платки, завязанные на голове в виде тюрбана. Для обустройства домов переселенцы ходили в Лаукишкен и собирали в пустых домах мебель.
С первых дней приезда был организован колхоз, председателем был избран Харитонов Федор. Он приехал вместе с переселенцами. В качестве льготы всем роздали только по 3 пуда муки и больше ничего мы не получали. В конце 1946 года наша семья, как и другие, съели все продукты, привезенные с собой из Мордовии. Начался голод. В начале 1947 года мы ходили собирать мерзлую картошку из-под тающего снега под Саранском, где было военное подсобное хозяйство, ели с кожурой, песок хрустел на зубах. В Полесске возле разрушенной кирхи обнаружены были мешки с семенами свеклы. Я, и многие колхозники ходили пешком в Полесск, набирали эти семена, толкли и ели.
От голода мы сильно похудели и ослабли, вскоре слегла вся семья, а деверь (брат мужа, 15 лет) не вставал совсем. На моем маленьком сыне на костях висела одна кожа. Из всей семьи я одна оставалась на ногах. По полю бродили истощенные, бесхозные, больные чесоткой лошади и некоторые на ходу дохли. Колхозники топорами разрубали трупы и увозили по домам. Однажды, увидев, что колхозники разрубают труп лошади, я подошла и попросила хоть немного. Но люди молчком все увезли и мне ничего не дали. Я пошла в правление колхоза просить помощи, ожидая председателя колхоза, зашла по нужде за сараи и обнаружила там спрятанную ногу лошади. Я схватила её и унесла домой. Сын мой ел дохлятину, по его тонким рукам с отвисшей кожей текла сукровица. Я и сейчас плачу, когда вспоминаю это.
В Ломоносовке, в так называемом в народе «доме с крестом», находился детский дом для немецких детей, воспитатели и медсестра были немцы
В 1947 году приехала из Мордовии свекровь, привезла картошку и манку для сына. Он её никогда раньше не видел. Картошку мы поели только один раз, остальное оставили на семена. Отелилась наша телка, появилось молоко, по карточкам стали давать хлеб. В это время стали вербовать колхозников на работу в торфоразработках. Вербовкой занимался тов. Балобин из Полесска. Его жена Шура стала работать продавцом в первом магазине по улице Калининградской. Спустя много десятилетий этот магазин в народе ещё называли «Балобинским». С каждой семьи снимали налоги, если вербовался один человек. Я работала сначала на «торфянке-Йорксдорф», которая была за Ломоносовкой у железной дороги. Рабочих не кормили, на работу не подвозили, все добирались пешком и ели то, что приносили с собой. Работа была тяжелая. Мы снимали верхний слой торфа, резали его немецкими резаками на кирпичи и на носилках переносили к железно-дорожной узкоколейке в Петино и укладывали в штабели для просушки. Потом я перешла на торфяной участок в Sussemilken. Там я жила вместе с другими рабочими в большом доме, приспособленном под общежитие. В Sussemilken жили одни немцы, первое время их жестоко грабили переселенцы, поэтому они бросали свои дома и собирались многими семьями в нескольких домах для своей защиты. Мы делали торфяные брикеты вместе с немцами, у них была своя бригада. Я подружилась с девушкой Фридой, она с матерью Анной жила в соседнем доме. Они угощали меня черникой из леса, свежей рыбой, приносили цветы. А когда я посадила помидоры возле дома, то Анна учила меня обрывать пасынки. На втором этаже дома жил молодой парень Генрих, он был переводчиком и работал на торфянке. Он тоже угощал меня рыбой.
1 октября 1948г было сообщено немцам в Sussemilken об отправке их в Германию и чтобы они срочно собирались. Все немцы были очень обрадованы, надели свои лучшие костюмы, но некоторые не хотели уезжать со своей родины. Так переводчик Генрих просил руководство оставить его, так как он боялся, что в Германии его посадят за активную помощь русским. Но отправлены в Германию были все. В этот день Фрида сначала принесла мне перину, а потом из-за спешки складывала посуду, детские платья и другие вещи прямо в бурьян возле моего дома. Вечером всех немцев посадили на машины и отвезли на пристань. Всю ночь они ждали баржу и за это время жгли всё, что нельзя было увезти. Утром всех погрузили на баржу. На другой день я пошла на пристань в надежде что-нибудь найти для своего сына, но увидела только пепел от костров, и в одном из них обгоревшие колеса от детской коляски. Через 3 дня после их отъезда я ещё находила в траве возле моего дома мелкие вещи Фриды. А в оставленных немцами домах, колхозники находили картошку, варенье, рыбу. Плуги, бороны и другой сельхозинвентарь и все самое ценное немцы ещё раньше обменяли в Литве на продукты.
Потом я работала на торфопредприятии в поселке Загородный возле Полесска. Там работало много молодежи, завербованные на сезонную работу из Калининской, Орловской и других областей России. За работу рабочим платили деньгами и ситцем. За 2 года работы на тофопредприятиях я получила 60 метров ситца, из которых шила платья и штаны для семьи.
После торфопредприятия я долгие годы до 1991 года работал продавцом в Полесске в разных торговых точках: буфете рыбзавода, магазинах, кафе. За свой труд имею звание «Труженик тыла», «Ветеран труда», награждена 5 медалями"
На фото 1953г она вместе с сестрой Тоней.
"Я, Козлова Анастасия Ивановна, родилась в 1926г в Мордовской АССР Саранский район в русском пос Белогорск, там же
окончила 8 классов школы. В 18 лет вышла замуж за парня из соседней, тоже русской бедной деревни Белотроицк. Переехала жить в дом родителей мужа. Это был литой из смеси глины и соломы дом, крытый соломой. В доме была только одна комната без всяких перегородок и занавесок с русской печью в центре. В этой комнате проживало 10 человек, спали на кроватях, полатях, родители мужа на печке, дети в подвесных люльках. Жили при свечах, так как в деревне не было света, а на керосин для ламп денег не было. Семья мужа в годы войны испытывала крайнюю нужду и голод. Основной едой была своя картошка, которую экономили. Свекровь 2 раза в неделю на всех, вместо хлеба, пекла лепешки из трёх ведер натертой картошки с добавлением лебеды и листьев липы. Ели 2 раза в день, утром немного картошки в мундире, вечером картошка чищеная. По воскресеньям свекровь делала из муки немного лапши, отваривала и забеливала молоком. Летом спасали овощи со своего огорода. Хотя семья имела корову и овец, молока не хватало, а мяса мы не видели. Мясо от овец и почти все молоко от коровы уходило государству на погашение продовольственного налога. Мы радовались потрохам и кишкам, которые оставались после сдачи мяса от овец. Даже если в семьях не было кур или овец, налог на яйца и шерсть колхозники должны были сдавать. Я и муж работали в колхозе, нам начисляли трудодни, но о зарплате не было даже и разговоров. Один раз в году по трудодням давали только муку. В это трудное время у меня родился сын, пеленок не было. На мою просьбу дать какую-нибудь тряпку для сына, свекровь ответила, что у неё ничего нет, если только снять с себя последнюю юбку. Из-за множества тараканов и клопов, от которых потолок ночью в доме становился красным, не возможно было спать, а тельце сынишки покрывалось сплошными укусами. В один из дней 1945 г вернулся с фронта свекор, как всегда, кушать было нечего, и я побежала на полевой стан, где вскладчину варили суп для колхозников, и попросила миску похлебки. Из этой миски ела вся семья, так мы отметили возвращение с фронта главы семьи.
После войны в деревне появились вербовщики. В семье мужа властвовал свекор, ему подчинялись все. Однажды он пришел и сказал: «Хуже не будет, если мы переселимся в Пруссию. Лебеда везде растет и в Германии тоже, не пропадем. Зато там яблони вдоль дорог растут, и их никто не рвёт!» Моему сынишке было 9 месяцев, когда неожиданно свекор подогнал подводу, велел быстро собрать пожитки и в тот же день ехать на вокзал в Саранск. По его решению должны были отправиться в путь 5 человек семьи и взять с собой телку. Остальным была оставлена корова. Со всей деревни Белотроицк собралось 13 подвод и в тот же день к вечеру все собрались на вокзале в Саранске. Здесь я впервые увидела железную дорогу и трогала её руками. Утром все погрузились в товарные вагоны, и мы отправились в путь в надежде на новую жизнь. В Тапиау, на станции, эшелон встречали военные, был духовой оркестр. Там же на станции, семьям выдали талоны на номера домов. Нас привезли в деревню Пермауерн и дали красивый белый дом с дорожкой из цветов, но дом был под самым лесом, и из-за страха перед немцами, мы от него отказались и перешли в другой дом на 2 семьи (соседи Гордеевы), который находился в центре деревни. Вокруг дома росли яблони, смородина, в сарае лежали наколотые дрова, в доме оставались кровати, и я была обрадована, когда нашла и деревянную детскую коляску для сына. Впервые я увидела кирпичные дома с красными крышами и необычных пестрых коров. Деревня Пермауерн была не разрушена войной, дома стояли целые, пустые без немцев, во многих остались кровати, скамьи. Возле домов исправны были колодцы. Здесь я впервые увидела немок, это были молодые девушки, они шли по дороге, меня удивили их платки, завязанные на голове в виде тюрбана. Для обустройства домов переселенцы ходили в Лаукишкен и собирали в пустых домах мебель.
С первых дней приезда был организован колхоз, председателем был избран Харитонов Федор. Он приехал вместе с переселенцами. В качестве льготы всем роздали только по 3 пуда муки и больше ничего мы не получали. В конце 1946 года наша семья, как и другие, съели все продукты, привезенные с собой из Мордовии. Начался голод. В начале 1947 года мы ходили собирать мерзлую картошку из-под тающего снега под Саранском, где было военное подсобное хозяйство, ели с кожурой, песок хрустел на зубах. В Полесске возле разрушенной кирхи обнаружены были мешки с семенами свеклы. Я, и многие колхозники ходили пешком в Полесск, набирали эти семена, толкли и ели.
От голода мы сильно похудели и ослабли, вскоре слегла вся семья, а деверь (брат мужа, 15 лет) не вставал совсем. На моем маленьком сыне на костях висела одна кожа. Из всей семьи я одна оставалась на ногах. По полю бродили истощенные, бесхозные, больные чесоткой лошади и некоторые на ходу дохли. Колхозники топорами разрубали трупы и увозили по домам. Однажды, увидев, что колхозники разрубают труп лошади, я подошла и попросила хоть немного. Но люди молчком все увезли и мне ничего не дали. Я пошла в правление колхоза просить помощи, ожидая председателя колхоза, зашла по нужде за сараи и обнаружила там спрятанную ногу лошади. Я схватила её и унесла домой. Сын мой ел дохлятину, по его тонким рукам с отвисшей кожей текла сукровица. Я и сейчас плачу, когда вспоминаю это.
В Ломоносовке, в так называемом в народе «доме с крестом», находился детский дом для немецких детей, воспитатели и медсестра были немцы
В 1947 году приехала из Мордовии свекровь, привезла картошку и манку для сына. Он её никогда раньше не видел. Картошку мы поели только один раз, остальное оставили на семена. Отелилась наша телка, появилось молоко, по карточкам стали давать хлеб. В это время стали вербовать колхозников на работу в торфоразработках. Вербовкой занимался тов. Балобин из Полесска. Его жена Шура стала работать продавцом в первом магазине по улице Калининградской. Спустя много десятилетий этот магазин в народе ещё называли «Балобинским». С каждой семьи снимали налоги, если вербовался один человек. Я работала сначала на «торфянке-Йорксдорф», которая была за Ломоносовкой у железной дороги. Рабочих не кормили, на работу не подвозили, все добирались пешком и ели то, что приносили с собой. Работа была тяжелая. Мы снимали верхний слой торфа, резали его немецкими резаками на кирпичи и на носилках переносили к железно-дорожной узкоколейке в Петино и укладывали в штабели для просушки. Потом я перешла на торфяной участок в Sussemilken. Там я жила вместе с другими рабочими в большом доме, приспособленном под общежитие. В Sussemilken жили одни немцы, первое время их жестоко грабили переселенцы, поэтому они бросали свои дома и собирались многими семьями в нескольких домах для своей защиты. Мы делали торфяные брикеты вместе с немцами, у них была своя бригада. Я подружилась с девушкой Фридой, она с матерью Анной жила в соседнем доме. Они угощали меня черникой из леса, свежей рыбой, приносили цветы. А когда я посадила помидоры возле дома, то Анна учила меня обрывать пасынки. На втором этаже дома жил молодой парень Генрих, он был переводчиком и работал на торфянке. Он тоже угощал меня рыбой.
1 октября 1948г было сообщено немцам в Sussemilken об отправке их в Германию и чтобы они срочно собирались. Все немцы были очень обрадованы, надели свои лучшие костюмы, но некоторые не хотели уезжать со своей родины. Так переводчик Генрих просил руководство оставить его, так как он боялся, что в Германии его посадят за активную помощь русским. Но отправлены в Германию были все. В этот день Фрида сначала принесла мне перину, а потом из-за спешки складывала посуду, детские платья и другие вещи прямо в бурьян возле моего дома. Вечером всех немцев посадили на машины и отвезли на пристань. Всю ночь они ждали баржу и за это время жгли всё, что нельзя было увезти. Утром всех погрузили на баржу. На другой день я пошла на пристань в надежде что-нибудь найти для своего сына, но увидела только пепел от костров, и в одном из них обгоревшие колеса от детской коляски. Через 3 дня после их отъезда я ещё находила в траве возле моего дома мелкие вещи Фриды. А в оставленных немцами домах, колхозники находили картошку, варенье, рыбу. Плуги, бороны и другой сельхозинвентарь и все самое ценное немцы ещё раньше обменяли в Литве на продукты.
Потом я работала на торфопредприятии в поселке Загородный возле Полесска. Там работало много молодежи, завербованные на сезонную работу из Калининской, Орловской и других областей России. За работу рабочим платили деньгами и ситцем. За 2 года работы на тофопредприятиях я получила 60 метров ситца, из которых шила платья и штаны для семьи.
После торфопредприятия я долгие годы до 1991 года работал продавцом в Полесске в разных торговых точках: буфете рыбзавода, магазинах, кафе. За свой труд имею звание «Труженик тыла», «Ветеран труда», награждена 5 медалями"
